Лидия. Зачем же вы всегда меня балуете?
Телятев. Я уж так устроен для услуг, — это мое призвание. Что мне делать, больше у меня и дела никакого нет.
Лидия. Значит, развлечение, от скуки. Однако вы своими угождениями кружите мне голову.
Телятев. Я же виноват!
Лидия. Это или совсем не вина, или вина большая, смотря по тому, искренни ваши поступки или нет.
Телятев. Конечно, искренни.
Лидия. Но ведь постоянные угождения, постоянная лесть — это все своего рода удочки, на которые вы нас ловите. Вы заставляете предполагать в вас такую преданность, к которой нельзя оставаться равнодушной.
Телятев. Тем лучше; не все же нам одним быть неравнодушными, пора и вашему чувству проснуться.
Лидия. Да, хорошо вам говорить, когда у вас всякое чувство давно уже сделалось только фразой. У вас в жизни было столько практики по этой части, что вы умеете владеть собой во всяком положении. А вы представьте неопытную девушку, у которой чувство проснется в первый раз, — ее положение очень трудно и опасно.
Телятев. Очень может быть. Я своего мнения сказать не могу: ни разу девушкой не был.
Лидия. Если раз обнаружить свое чувство, то или сделаешься игрушкой мужчины, или будешь смешна; и то, и другое нехорошо. Ведь нехорошо?
Телятев. Нехорошо.
Лидия. Так не кружите мне голову напрасно, будьте искреннее, я вас прошу об этом! Не говорите того, чего не чувствуете; не любезничайте со мной, если я вам не нравлюсь!
Телятев. Кто вам сказал! Помилуйте! Я всегда говорю то, что чувствую.
Лидия. Неужели?
Телятев. Даже меньше говорю, чем чувствую.
Лидия. Зачем же?
Телятев. Не смею… Разве позволите?
Лидия. Я прошу вас.
Телятев. Я перестаю верить ушам своим. Не во сне ли я? Что за счастливый день! Которое нынче число?
Лидия. Отчего счастливый день?
Телятев. Да мог ли я ждать! Вы любезны со мной, вы для меня сходите на землю с вашей неприступной высоты. Вы были Дианой, презирающей мужской род, с луной в прическе, с колчаном за плечами; а теперь вы преобразились в простую, сердечную, даже наивную пейзанку, из тех, которые в балетах пляшут, перебирая свой передник. Вот так. (Делает обыкновенные пейзанские жесты.)
Лидия. Разве это для вас счастье?
Телятев. Ведь я не «Медный всадник», не «Каменный гость».
Лидия. Как легко вас осчастливить! Что ж, я очень рада, что могу осчастливить вас.
Телятев. Меня осчастливить? Лидия Юрьевна, вы ли, вы ли это?
Лидия. Что вас удивляет? Разве вы не стоите счастья?
Телятев. Не знаю, стою ли; но ведь я с ума сойду.
Лидия. Сойдите!
Телятев. Я наделаю глупостей.
Лидия. Наделайте.
Телятев. Или вы зло шутите, или вы…
Лидия. Договаривайте!
Телятев. Или вы меня любите!
Лидия. К несчастию, последнее справедливее.
Телятев. Да какое же это несчастие? Это счастие, блаженство! Лучше придумать нельзя. (Слегка обнимает Лидию.)
Лидия. Jean, ты мой?
Телятев. Раб, раб, негр, абиссинец…
Лидия (поднимая на него глаза). Надолго ли?
Телятев. На век, на всю жизнь, даже более, если это можно.
Лидия. Ах, как я счастлива!
Телятев. Нет, как я-то счастлив. (Целует ее.)
Лидия. Ах, боже мой, какое блаженство! Мaman!
Телятев. Как, maman? Зачем тут maman? Нам третьего не нужно.
Лидия. Я знаю, Jean, что не нужно; но я так счастлива.
Телятев. Тем лучше.
Лидия. Моя душа так полна, мне хочется поделиться с ней моею радостью.
Телятев. Не надо ничем делиться! Нам больше останется.
Лидия. Да, да, твоя правда, радостью не надо делиться, ее и так немного на земле. Но все равно, должны же мы будем ей сказать.
Телятев. Вот уж не понимаю. Что ей сказать?
Лидия. А то, Jean, что мы любим друг друга и желаем быть неразлучны на всю жизнь.
Телятев. Да, вот что! Значит, по форме, как следует, законным браком. Ну, извините, я этого не ожидал.
Лидия. Что я слышу? Чего же вы ожидали? Говорите!
Телятев. Быть вашим слугой, рабом, чем угодно. А что касается брака, — это уж не мое дело.
Лидия. Как же вы осмелились?
Телятев. Я ни на что не осмеливался. Я только не запрещал вам любить меня, и никому запрещать не буду.
Лидия. Да разве вы стоите моей любви?
Телятев. Совершенная правда, что не стою; но разве любят только тех, которые стоят? Что ж бы я был за дурак, если бы стал отказываться от вашей любви и читать вам мораль? Извините, учить вас морали я никак не возьмусь, это мне и не по способностям, и совсем не в моих правилах. По-моему, чем в женщине меньше нравственности, тем лучше.
Лидия. Вы чудовище! Вы гадкий!
Телятев. Справедливо, и потому вы сами должны благодарить меня, что я не женился на вас.
Лидия уходит.
Вот было попался-то! Хорошо еще, что цел. Нет, эти игрушки надо бросить; так заиграешься, что и не увидишь, как в мужья попадешь. Долго ль до греха, человек слаб. (Идет к дверям.)
Входит Васильков.
Честь и место. (Уходит.)
Входит Надежда Антоновна.
Надежда Антоновна и Васильков.
Надежда Антоновна. Здравствуйте! Очень рада! Вот видите, мне ваше общество сделалось необходимым. Сядьте ко мне поближе.
Васильков. Вы присылали за мной?
Надежда Антоновна. Извините, что побеспокоила. Мне нужно совета, я — существо совершенно беспомощное, только одного серьезного человека и знаю, это — вас.